Таганрогский педагогический институт | Публикации | Е. В. Секачева «Вишневый сад»: черно - белый вариант (о спектакле Таганрогского драматического театра им. А.П. Чехова «Вишневый сад»)

«Вишневый сад»: черно - белый вариант

Творчество А.П. Чехова занимает центральное место в репертуаре Таганрогского драматического театра. «Иванов», «Дядя Ваня», «Леший», «Прости меня, мой ангел белоснежный…», «Последняя страница» – спектакли уже нашедшие своего зрителя. К юбилею Чехова таганрогских театралов ждал еще один подарок – постановка пьесы «Вишневый сад».

С замечательным режиссером Анатолием Ивановым, который должен был ставить этот спектакль, театр связывала не только совместная работа, но и тесные узы дружбы: Иванов очень любил Таганрог и много сделал для нашего театра. Он мечтал о постановке «Вишневого сада» к юбилею Чехова. К сожалению, его замыслу не суждено было сбыться. Премьеру таганрожцы увидели в постановке Зураба Нанобашвили.

Молодой, но уже известный мастер окончил Тбилисский театральный институт им. Шота Руставели, cтажировался в Италии у Джорджо Стрелера в PICCOLO TEATRO DI MILANO, работал главным режиссером Ивановского драматического театра, затем был приглашен в Вологодский драматический театр в качестве художественного руководителя, заявив о себе как о сложившемся, интересно мыслящем художнике.

Спектакль был поставлен в короткий срок: две недели ушло на чтение ролей, три – на репетиции. Режиссер отметил, что в своей трактовке он попытался показать историю «того вишневого сада, который давно уже вырубили, и на его месте ничего не посадили».

Зрителю, привыкшему к ярким «чеховским» спектаклям Анатолия Иванова, «Вишневый сад» Зураба Нанобашвили может показаться необычным и даже «чужеродным».

Сцена из спектакля, I действие

Художественная фактура спектакля определяется установкой на сценографический минимализм, в соответствии с которым на сцене нет даже самого вишневого сада: светлый барский дом вписан в черный квадрат, созданный мягкими драпировками. Он создает ощущение притаившейся за домом молчаливой черной бездны, приготовившейся поглотить и сам дом, и его обитателей. Черно-белая доминанта выдерживается до конца спектакля, первое и последнее действия которого даются в виде «зеркальных перевертышей» (черные драпировки – светлый дом, белые драпировки – люди в черном).

Сцена из спектакля, II действие

Преобладание в строго продуманной колористической системе двух самых древних, самых мистических цветов, безусловно, рассчитано на культурно-исторические ассоциации зрителя, связанные с представлениями о жизни и смерти. Именно они будут постепенно и поочередно проявляться в деталях костюмов, аксессуарах, а затем, после продажи вишневого сада, белое сменится черным, символизируя общую для всех беду.

Неожиданно организовано в спектакле и внесценическое пространство. Невидимый зрителю вишневый сад располагается где-то за зрительным залом. Поэтому, обращаясь к саду, актеры говорят «в зал», через зал выбегает в сад и возвращается на сцену Аня, и в итоге зритель оказывается не только свидетелем происходящих на сцене событий, но и прямым их соучастником.

Отсутствие на сцене сада – главного героя пьесы – компенсируется многочисленными его «образами». Каждый персонаж своим внутренним зрением видит лишь какой-то маленький кусочек сада, какой-то отдельный его фрагмент. Раневская (Т.Шабалдас) разглядит в цветущем деревце, склонившемся у беседки, свою покойную маму в белом платье. В поле зрения Гаева (А.Топольсков) окажутся две дороги – блестящая в лунную ночь аллея и та, по которой в Троицын день отец ходил в церковь. На Петю (А.Малыхин) с каждой вишни в саду, с каждого листка глядят человеческие существа – крепостные крестьяне бывших господ. Старый Фирс (В.Бабаев) запомнит не белый весенний сад, а плодоносящий, полный сочных, вкусных темно-красных душистых вишен. Сад «двоится», «троится», меняет свои очертания в зависимости от того, в чьих судьбах и душах он отражается. Пульсирующий разными смыслами, он дает представление о вечной красоте и счастье («…опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя…»), об особой избранности («Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад»), об образцовости («И в «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад»), о практичности его хозяев и их стабильном доходе («...вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили <....> И, бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было!»).

Варя (М. Дрень), Шарлотта (Н. Башлыкова), Раневская (Т. Шабалдас), Гаев (А. Топольсков), Симеонов--Пищик (А. Черенков)

Главная интрига спектакля, продажа вишневого сада, воспринимается как событие, разделившее жизнь героев на два неравных отрезка: до продажи сада (жизнь длиною в вечность) и после (некая нулевая временная точка – начало неведомого никому иного бытия).

Центральными фигурами разворачивающейся на сцене драмы (именно так играют в Таганроге «Вишневый сад»), становятся Раневская, Лопахин и Петя.

Раневская (Т. Шабалдас), Аня (С. Косульникова)

Изящная, красивая, эмоциональная Раневская в исполнении Т.Шабалдас кажется гораздо моложе своего текстового образа. Она молода по мироощущению, свежести чувств, открытости людям. Лопахин говорит о ней как о легком, простом человеке. Жизнь обошлась с Раневской безжалостно и отняла все, что только можно отнять: сына Гришу, семилетнего мальчика, утонувшего в реке, мужа, умершего «от шампанского», родное гнездо, где жили отец, мать и дед, надежду на женское счастье. Любовь Андреевна понимает, что ее парижский любовник – камень на шее, с которым она идет на дно. «Господи, господи, будь милостив, прости мне мои грехи!» – на коленях просит Раневская. – Не наказывай меня больше!»

От всей души протестуя против продажи имения, она забывает, что сама давно уже «дачница», что судьба ее французской дачи возле Ментоны («продали за долги») была лишь преддверием будущей участи любимого вишневого сада. Раневская с одинаковым умилением целует старый шкаф («шкафик мой родной») и старого Фирса («родной мой старичок»). Покидая навсегда родину, она не забудет прихватить с собой игрушку (старую детскую куклу), а вот человека, преданного ей всей душой (Фирса), забудет, оставив его умирать под звук топоров в наглухо заколоченном доме.

Петя Трофимов (А. Малыхин)

Лопахин – один из самых сложных героев Чехова. С.Герт создает образ отнюдь не классического дельца, привыкшего к мысли «за все могу заплатить». Его Лопахин, выбившись в купцы, надев белую жилетку и желтые ботинки, остался в душе мужиком: встает в пять утра, работает без устали, прочно стоит на земле и по-хозяйски распоряжается ею, руководствуясь теорией пользы и выгоды. Выгодно мак сажать – сорок тысяч на нем заработает: выгодно землю в аренду под дачи сдавать – без колебаний вырубит купленный у Гаева вишневый сад. А что еще с ним, не приносящим дохода, делать? Не на вишневый же цвет любоваться! Лопахину хочется верить, что он не только для себя – для будущих внуков и правнуков старается. Но чуткий внутренний голос подсказывает: людям-«великанам», для которых Бог уготовил все эти необъятные земли, все эти просторы русские, на одной дачной десятине тесновато будет. И скучно: «горизонтов» из-за дачных заборов не видно.

Петя Трофимов (А. Малыхин), Аня (С. Косульникова)

Бес-разрушитель сидит и в «вечном студенте» Пете Трофимове. «Перекати-поле», («куда только судьба не гоняла меня, где только я не был!»), олицетворение бездомья (живет вне дома, спит в баньке), человек без корней («Твой отец был мужик, мой – аптекарь, и из этого не следует решительно ничего»), он и Аню (С.Косульникова) призывает к тому же: «Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер». Сам Петя топором по вишневому саду не хватит, но против его уничтожения не возразит: «С ним давно уже покончено, нет поворота назад, заросла дорожка». Петины красивые слова о светлом будущем, специально произнесенные актером невнятной скороговоркой, должны напомнить зрителю такие же красивые умствования Гаева, обращенные к «предмету неодушевленному» – столетнему шкафу.

Но магия слова опасна. И вот уже Аня не любит больше вишневый сад, искренно верит в идеи Пети, готова благословить Раневскую на грядущую счастливую жизнь и пообещать ей блаженство в насаженном собственными руками новом саду.

«Семь пудов любви», традиционные для всей предшествующей драматургии Чехова, утрачивают в последней пьесе былой «вес». Концепция любви в «Вишневом саде» строится, скорее, в «вертикальной плоскости»: Петя «выше любви», Раневская «ниже любви», но общим для всех положением в этой системе координат становится состояние «нелюбви». Именно она, эта «нелюбовь», определит характер отношений Вари с Лопахиным, исказит до пошлости заграничный роман владелицы вишневого сада, заставит Шарлотту усомниться в самой возможности любви: «Разве вы можете любить?» Чтобы подчеркнуть это, Нанобашвили намеренно уходит от чеховских ремарок, по-своему строит мизансцены, усиливая и акцентируя только намеком обозначенные Чеховым мотивы. Чувство Лопахина к Раневской («люблю вас, как родную…больше, чем родную») режиссер переводит на язык пластики и жестов. Лопахин встанет перед Раневской на колени, но отвергнутый ею, поверженный, распростертый на полу, оттуда, снизу, в одной емкой фразе уместит всю горькую правду и о себе, и о ней, и обо всей русской жизни в целом: «О, скорее бы все это бы прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

Юная Аня в смоделированном режиссером любовном сюжете получит главную роль и сыграет ее чисто по-женски, объясняя «чистюльке» Трофимову на бесхитростном невербальном языке, что «выше любви» может быть только любовь. Но останется для Пети лишь «солнышком» и «весной».

Финал черно-белого спектакля станет окончательной реализацией режиссерского замысла. В старой женской шали больной Фирс тяжело прошаркает в центр темной сцены, посмотрит пристально в замерший зрительный зал и без осуждения заметит: «Уехали… Про меня забыли… Ничего...». Укрывшись белым саваном-драпировкой, он устроится умирать в старый шкаф, в тот самый, который, по мысли Гаева, должен был воспитать в поколениях его дворянского рода идеалы добра и справедливости. И оттого, что никто из героев чеховской пьесы – ни уходящие с исторической арены, ни пришедшие им на смену – этим вечным идеалам не соответствуют, оттого что никому из них вишневый сад не нужен, спектакль оставляет у зрителя чувство какой-то непоправимой беды.

Чехов же, как известно, писал комедию. Понимая, что повсеместное разорение «дворянских гнезд» неизбежно, что натиск буржуазной цивилизации будет сопровождаться сокрушительными и необратимыми переменами во всех сферах жизни, Чехов был убежден: само время заставит человека увидеть трагикомичность попыток сопротивляться сокрушительному потоку нового бытия. Автор «Вишневого сада не скрывал от своих героев горчайшей правды о жизни, не утешал их несбыточным, но надежду он им все-таки оставлял. Но бывает ли надежда черного цвета?

контакты